 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Кривошеин мне все заказывал сделать еще такую...
- Так, понятно. Я, с вашего позволения, ее приобщу, поскольку она находилась на
голове погибшего.
Онисимов, сматывая провода, удалился в глубину комнаты. - Кто погиб-то, Аркадий
Аркадьевич? - прошептал Хилобок. - Кривошеин.
- Ай-яй, как же это? Вот тебе на, учудил... И опять вам хлопоты, Аркадий Аркадьевич,
неприятности...
Вернулся следователь. Он упаковал "шапку Мономаха" в бумагу, уложил ее в свой
ящик. В тишине лаборатории слышалось только пыхтение санитаров, которые трудились
над бесчувственным практикантом.
- А почему Кривошеин был голым? - вдруг спросил Онисимов. - Был голым?! -
изумился академик. - Значит, это не врачи его раздели? Не знаю! Представить не могу.
- Хм... понятно. А как вы полагаете, для чего у них этот бак? Не для купаний случайно?
Следователь указал на прямоугольный пластмассовый бак, который лежал на боку
среди разбитых и раздавленных его падением колб; с прозрачных стенок свисали потеки и
сосули серо-желтого вещества. Рядом с баком валялись осколки большого зеркала.
- Для купания?! - Академика начали злить эти вопросы. - Боюсь, что у вас весьма
своеобразные представления о назначении научной лаборатории, товарищ... э-э...
следователь!
- И зеркало рядом стояло - хорошее, в полный рост, - вел свое Онисимов. - Для чего бы
оно?
- Не знаю! Я не могу вникать в технические детали всех ста шестидесяти работ,
которые ведутся в моем институте!
- Видите ли, Аполлон Матве... то есть Матвей Аполлонович, прошу прощения, -
заторопился на выручку доцент Хилобок, - Аркадий Аркадьевич руководит всем
институтом в целом, состоит в пяти межведомственных комиссиях, редактирует научный
журнал и, понятно, не может вдаваться в детали каждой работы в отдельности, на то есть
исполнители. К тому же покойный - увы, это так, к сожалению! - покойный Валентин
Васильевич Кривошеин был чересчур самостоятельного характера человек, не любил ни с
кем советоваться, посвящать в свои замыслы, в результаты. Да и техникой безопасности
он, надо прямо сказать, манкировал, к сожалению, довольно часто... конечно, я понимаю,
"де мортуис аут бене аут нихиль", как говорится, то есть о мертвых либо хорошее, либо
ничего, понимаете? - но что было, то было. Помните, Аркадий Аркадьевич, как в
позапрошлом году зимой, он тогда еще у нашего бывшего Иванова работал, в январе...
нет, в феврале... или все-таки, кажется, в январе?.. а может быть, даже и в декабре еще -
помните, он тогда залил водой нижние этажи, нанес ущерб, сорвал работы?
- Ох и гнида же вы, Хилобок! - раздался вдруг голос с носилок. Лаборант-студент,
цепляясь за края, пытался подняться. - Ох и... Напрасно мы вас тогда не тронули!
Все повернулись к нему. У Азарова озноб прошел по коже: до того неотличимо голос
студента был похож на голос Кривошеина - та же хрипотца, так же неряшливо
выговариваемые окончания слов... Лаборант обессиленно упал, голова свесилась на пол.
Санитары удовлетворенно вытирали пот: ожил, родимый! Женщина-врач скомандовала
им, они подняли носилки, понесли к выходу. Академик всмотрелся в парня. И снова
сердце у него сбилось с ритма: лаборант - непонятно с первого взгляда чем именно -
походил на Кривошеина; даже не на живого, а на тот труп под клеенкой.
- Вот-вот, и практиканта успел восстановить, - с необыкновенной кротостью покивал
Хилобок.
- А что это он вас так... аттестовал? - повернулся к нему Онисимов. - У вас с ним был
конфликт?
- Ни боже мой! - Доцент искренне пожал плечами. - Я и разговаривал с ним только раз,
когда оформлял его на практику в лабораторию Кривошеина по личной просьбе
Валентина Васильевича, поскольку этот...
